– Пеструшка! Пеструшка! – надрывно звала Галина, шагая к зазеленевшему весеннему лесу.
Но корова не отзывалась, только березки тихонько шелестели на ветру молодыми листочками, да где-то вдалеке каркал ворон.
«Куда она могла деться? Ведь недавно еще паслась на опушке. Эх, знать бы, что всё так обернётся, не выпустила бы со двора. Пусть бы ревела».
Оглядев лесную опушку, Галина заметила на сырой весенней земле коровьи следы: «Куда она, дурёха, полезла? Что ей на опушке не паслось?». Прошла километра полтора по следам, а коровы нигде не видно. На голос животное тоже не отзывалось. Галя успокаивала себя. Старалась думать о хорошем. О том, что муж Иван письмо ласковое с фронта прислал, о том, что сын Коленька помощником вырос, о том, что дочка Наташа умница – на одни пятерки учится. Нарочно обо всем хорошем думала, чтобы мысли плохие отогнать.
Дошла по следам до Тростникового болота.
– Пеструшка! – опять стала звать корову, но только ворон отозвался со стороны болота, да сороки трещали.
«Может, на острове пасётся, – не теряла надежду женщина. – Там среди болота островок есть».
Галина выбрала из сухостоя шест и, опираясь на него, перешагивая с кочки на кочку, двинулась к острову. Добравшись до твердой земли, позвала:
– Пеструшка! Пеструшка!
Корова не откликалась. Чуть в стороне каркнул ворон, засвистели в воздухе его тяжелые крылья, громко затрещали сороки. Галя пошла на место птичьего переполоха. Сердце её как-то нехорошо заныло.
На месте, откуда с шумом разлетелись сороки, увидела следы запекшейся крови, клочки шерсти. Земля в этом месте острова была утоптана. Взяла в руки окровавленный клочок шерсти, потеребила его. «Неужели, моя Пеструшка? Как же жить-то теперь без кормилицы? А, может, это не Пеструшка. Может, зверь дикий … лось …». Она спустилась к воде вымыть руки от липкой крови. Сзади раздался хруст веток. Галя повернула голову. Стояли двое, оба бородатые.
– Мужики, а вы корову здесь не видели? – спросила Галина.
– Вот и баба пришла, – сказал тот, который был повыше. – И корова, и баба …
– Хы-хы-хы, – захыкал коренастый. – Где корова – там и баба! Теперь всякого мяса полно. Хы-хы …
– А тебя, – произнесла холодеющими губами Галина, кивая в сторону длинного, – я вроде бы знаю. Ты из соседнего села. Тебя что, уже отпустили с фронту?
– Отпустили, – пробормотал длинный. – Сам я себя отпустил. А ты давай, пошли с нами. Может, по-хорошему обойдется, коли молчать будешь.
У землянки на костре жарили мясо.
— Степан, хы-хы! – начал коренастый, обращаясь к длинному. – Ты первый разговеешься! А я за тобой! Мужики, без обиды, мы бабу сыскали! Без обиды! Хы-хы!
Судили их в начале декабря 1944-го. Четверых. Всего было семь дезертиров. Троих застрелили в лесу при задержании. И остальных приговорили к расстрелу.
Галину так и не нашли, хоть долговязый и показывал место в болоте, где её, скончавшуюся от частых и жестоких надругательств, утопили дезертиры.
***
Через полгода закончилась война. Иван Сидоров вернулся домой в июле 1945-го. Забрал детишек от Галиной сестры Валентины. Стали жить втроем. К осени на погосте появилось новая могилка, хоть в деревне никто и не умер в течение лета. На свежем кресте читалось: «Галина Тимофеевна Сидорова /1908 – 1943/ Светлая память!».
