Однажды я лежала в детской больнице со своей младшей пятимесячной дочкой. У неё был бронхит. И вот лежим мы, лечимся, а в одну из соседних палат приносят трёхмесячную девочку, одну.
Она очень кричала, но к ней только изредка походили медсёстры — памперс поменять и покормить из бутылочки. У меня сердце разрывалось. Я начала узнавать, в чём дело, почему она одна, что за диагноз.
Оказалось, она вполне здорова, просто её изъяли у нерадивых родителей, когда соседи вызвали полицию, после того, как несколько часов слышали непрекращающийся плач ребёнка.
Взломав дверь, представители власти обнаружили плачущего грудного ребёнка одного в квартире, вот и привезли его в наше отделение. Девочка, кстати, была вполне ухоженная, чистенькая.
Также, органы опеки, которых срочно вызвали на место происшествия, собрали детские вещи для больницы, не самого плохого качества, кстати.
Персонал в больнице говорит, — у них это обычное дело: приносят здоровых детей полицейские или представители органов опеки и попечительства, и детки живут тут, в палате, недели по две-три. Как сказала наш главврач, Галина Семёновна, — «до выяснения обстоятельств по делу».
И никто с ними не сюсюкается, только памперс и кормёжка по расписанию.
Я слушала тоненький жалобный плач, доносившийся из дальней палаты, не выдержала и пошла туда, пока моя дочка спала, и пока медсестёр не было на месте.
Пришла, на ручки взяла малышку, она сразу успокоилась, заулыбалась. Протянула ко мне крошечные ручки и стала теребить пуговку на халатике. У меня дрожь по телу.
И тут на меня такое нашло! Я ей чуть грудь свою не дала, видимо, инстинкт материнский сработал. Но не стала, конечно. Но вот мысли всякие появились, слёзы. В общем, я так несколько раз тайно ходила в палату к малышке (она там одна лежала).
Просто на руках подержать, приласкать, пока меня медсёстры однажды не засекли и не отругали, что я от больного ребенка к здоровому бегаю, мол – «сдурела совсем, заразишь ещё девочку, а нам отвечать».
Пока мы с дочкой лежали в больнице ещё несколько дней, я очень привязалась к малышке, и – невзирая на запреты, всё равно тайком к ней бегала. Два раза даже грудью покормила, девчушка так сосала сладко, трогательно так причмокивая.
Моё сердце разрывалось от любви к чужому ребёнку, сама от себя не ожидала. Мужу по телефону ситуацию рассказываю, плачу навзрыд. Говорю: «Если не найдутся её родные, или их родительских прав лишат, давай заберём ребёнка? Пусть у нас будет ещё одна дочка», — и всё в том же духе.
Муж был далеко не в восторге, но и не отказал сразу. А я всё «соловьём пела», как было бы неплохо её забрать к нам (а у нас ещё старшая дочка есть, 3 годика ей).
Говорила, что одежды хватит, коляску двойную купим и всё такое… У меня очень серьёзный порыв был удочерить найдёнышку или оформить над ней опекунство.
Муж вроде поддакивал, но как-то неуверенно, и я его прекрасно понимала.
Потом мы выписались. Я в больницу ещё пару раз звонила, спрашивала, забрали ли девочку родители или в детдом отвезли. Ещё пока не забирали и не отвозили никуда. И сказали, что долго ещё могут решать.
А пока она тут жить будет, и я вообще тут не к месту, мне её никто не отдаст, конечно же.
Потому что даже если в детдом её сначала отвезут, то потом процедура очень долгая будет с лишением родителей прав и усыновлением. Поэтому я немного успокоилась.
Пару раз ещё звонила в больницу, но больше мне информацию никто не давал.
«С какой стати, я вам стану что-то рассказывать о чужом для вас ребёнке?» — таков был последний ответ на мой звонок. Больше звонить я не стала. Со временем ажиотаж прошёл, я успокоилась. Но по сей день с болью вспоминаю о малышке. Дай Бог, чтобы у неё всё сложилось хорошо.
