Секретный отряд Пентагона: миф или реальность?
В международном информационном пространстве периодически всплывают слухи о существовании в структуре Пентагона особого засекреченного подразделения. Его миссия, согласно этим сообщениям, — противостояние потенциальной угрозе из космоса. Учитывая глобальную роль Министерства обороны США в мировой политике, подобные заявления всегда привлекают внимание. Говорят, что для работы в этом мифическом отряде набирают лучших специалистов в области IT: от программистов до профессиональных киберспортсменов. Однако достоверность подобных заявлений экспертов, как и сведения о самом отряде, остаётся под большим вопросом из-за отсутствия проверяемых фактов.
Киберспортсмен как агент будущего?
Интересно, что на фоне общих слухов некоторые имена преподносятся как более вероятные. Например, капитана датской сборной по киберспорту Маттиаса Лауридсена некоторые источники называют потенциальным кандидатом на роль спецагента по «инопланетным» вопросам. Это отражает возможный сдвиг в приоритетах вербовки: если раньше в фокусе были классические программисты, то теперь ценятся «компьютерные киллеры» — люди с феноменальной реакцией, стратегическим мышлением и устойчивой психикой, выработанной в виртуальных баталиях.
Что думают россияне?
Пока на Западе говорят о секретных отрядах, в России можно опереться на конкретные социологические данные. Согласно опросу ВЦИОМ, опубликованному в 2018 году, почти половина россиян (45%) допускает существование внеземного разума. При этом мнения разделились: 18% респондентов уверены, что контакт уже был, но информацию об этом скрывают, а 27% считают, что инопланетяне сами наблюдают за человечеством, избегая открытого взаимодействия. Таким образом, значительная часть общества готова поверить в то, что мы не одиноки во Вселенной.
А как же военные?
Логично возникает вопрос: если угроза воспринимается как реальная часть массовой культуры, то что делают военные? Созданы ли в России аналоги гипотетических американских структур? Официальная позиция, озвученная, в частности, на портале «Офицеры России», однозначна. Помощник начальника Главного испытательного космического центра имени Титова Сергей Бережной заявил, что войска Воздушно-космической обороны (ВКО) не имеют задач по противодействию инопланетным цивилизациям и для этого не предназначены. У них достаточно иных, вполне земных приоритетов. Этот факт подтверждали и другие издания, например, «Новая газета».
Тем не менее, сам факт создания ВКО в 2011 году, инициированный тогдашним президентом Дмитрием Медведевым, часто вызывает в обществе вопросы и домыслы. Многие рассуждают: раз появилась такая структура, значит, для неё есть какая-то серьёзная причина.
Экономический контекст «инопланетной» угрозы
Чтобы лучше понять природу подобных слухов, полезно обратиться к недавней истории. В августе 2011 года нобелевский лауреат по экономике Пол Кругман в интервью CNN высказал провокационную мысль. Он заявил, что для стимулирования экономики правительству было бы выгодно сфабриковать угрозу инопланетного вторжения. Мобилизация ресурсов, рост производства, сокращение социальных расходов при всеобщей поддержке населения — по его мнению, это могло бы стать лекарством от экономических проблем. А позже «обнаружить», что угроза была ошибкой или что захватчики отступили.
Позже эту тему, но уже в ином ключе, развил профессор Пол Спрингер, имевший особый допуск в Белый дом. В интервью австралийскому телеканалу он утверждал, что армия США действительно имеет проработанные планы на случай враждебного вторжения из космоса.
К чему же готовят человечество?
Анализируя эти данные, можно прийти к выводу, что разговоры об инопланетной угрозе часто используются не столько для подготовки к гипотетической войне, сколько как инструмент консолидации общества и перераспределения экономических ресурсов. Идея общего, пусть и мифического врага, способна сплотить людей, заставив их поддержать масштабные траты и ограничения. Как отмечается в статье, Россия пока не использует подобные нарративы так же открыто и масштабно, как это иногда происходит за океаном. Возможно, это вопрос времени, а возможно — иная стратегия взаимодействия с общественным сознанием.
